Алевтина Павловна родилась в довоенное время, 01.12.1933 года. На начало Великой Отечественной войны ей было 7 лет, а когда война закончилась –11 лет. Все сознательное ее детство – военное детство. Много испытаний выпало на ее хрупкие детские плечи. Свои воспоминания о своем военном детстве она изложила в поэме…

Синее небо без облачка было.
Яркое солнце любовно светило,
Нежно березка нам песенки пела,
К тетушке в гости поехать хотела…
Ярко цвели хризантемы в саду
Нет! Не предвещало нам лето беду!

Правда, родители что – то читали…
Что – то по радио передавали…
Тучи как будто сгущались над нами…,
Но ничего мы об этом не знали.
Слово «война» отвлеченно звучало…
Что оно собственно означало?
Что – то далекое, что – то чужое…
Что – то тревожное, что – то плохое…

Папу на фронт проводили мы летом.
Сразу морозом повеяло в лето…
Сразу исчезла берез красота
Мигом лишилась чего – то земля…
Что – то тревожно вползло в наши души,
Словно мы медленно падали с кручи,
Словно кричим и не слышим себя –
В дом наш жестоко ворвалась война!

Ближе… все ближе запах пожарищ,
Явственней слышится грохот и вой.
Что – то случилось сегодня с тобой,
Что – то в душе твоей оборвалось
Сразу возникли другие заботы…
Сразу ты чувствуешь где – то беда…
Кровью и пеплом так пахнет она.

Вот под Ростовом бои нарастают.
Маму соседи предупреждают:
Ты уезжай от беды поскорей
«Медлить нельзя! Пожалей ты детей!

Муж – коммунист. И запомнить пора:
За коммунистов в ответе семья!
Мама проплакала целую ночь…
Что же ей делать? Кто сможет помочь?
Хозяйство большое… Все бросить… И как
Трое детей у нее на руках…
Как доберется с оравой такой
Сквозь пепел пожарищ, осколочный вой??!
 И все ж уложили пожитки свои
И вышли из дома.  Мы встали вдали…
Со  всем распрощались мы навсегда.
-Прощай, милый сад, дорогая мечта.
Прощай, моя кошка, собачка прощай!
Прощай и, березка! Расти обещай.
Прощайте, игрушки! И радость, прощай!
Прощай, мое детство! Прощай!
 
Мы ехали долго. В сплошной темноте
И страшно, и жутко… Казалося мне,
Что больше не будет на свете светло –
Кромешная тьма поглотила его..
Куда же мы едем? Никто не сказал…
И, молча, наш поезд по рельсам бежал.
Уж месяц мы едем. Когда же конец?
Когда же мы к месту придем, наконец?
 
 Меняем, меняем мы все на еду
Уж кончились деньги. И я не пойму,
Откуда у мамы бралось столько сил???
Как будто за мужество Бог наградил.
Прекрасную шубу, подарок отца,
Она за буханку тогда отдала.
 
А мой белоснежный глазастый песец,
Обменен на сало. Не хочется есть…
Но голод не тетка. Болит голова…
И кружится странно в вагоне стена
В глазах потемнеет, и на пол сползешь…
Водой обольют – и в сознанье придешь.
 
Все чаще и чаще бомбили теперь
Порой безразличие было, поверь,
Как будто украли и вынули душу
Мы все принимали порой равнодушно,
Порой  без эмоций, порою без страха.
Как будто нас ждет впереди только плаха…
 
Какую -то станцию мы проезжали…
Мирную станцию мы не узнали
Сильно бомбили ее до утра
Боже! Что сделала с нами война!
Мы проезжали сквозь огненный строй.
Горели составы… Сиреночный вой!
Кажется, с небом смешалась земля!
Корчилась, рвалась, стонала  она!
 
Дымом пожарищ вся местность дышала:
Там, у дороги, цистерны стояли.
Бомбы как раз в это место упали…
Нефть бушевала, ревела она, 
и вырывалось пламя гудя.
Дым создавал удушающий газ – 
Было то место поистине ад!
Трупы людей штабелями лежали…
 
Детский вагон разбомбили тогда
Ты представляешь, какая беда?!
Куклы, матрешки, машинки, горшки..
Детские трупы не видели мы
Но у дороги, если б вы знали?!
 
Не перестали нас, знаешь, бомбить,
Видно, поставили цель – погубить.
 Мама бежала с братишкой всегда (ему 1 годик)
Кто – нибудь ей помогал иногда
Сестренку пыталась сама я укрыть –
Как – то по детски ее защитить…
 
Как тяжела, неуклюже была
Маленький пончик, сестренка моя (ей 3 года)
Помню, бывало, ее я тащу
И от бессилия просто реву.
Дума – все! Упаду, упаду…
Нет, не успею! Не дотащу.
 
Нас пожалела москвичка одна,
Где – то в пути разлучилась семья,
Свету к себе она «приручила»
И при бомбежках с собою носила.
Я оставалась «большая» одна (мне 7 лет)
«Взрослою» сделала быстро война.
Снова бомбят, все на поле бегут.
В густой кукурузе найти бы приют.
 
Бегут! Добежать бы. А вой все слышней.
И рвутся снаряды в е ближе, страшней.
И стоны, и крик, и на дыбы земля.
А я все бегу, обезумела я.
Не знаю, где мама, где брат, где сестра
Как будто я в мире осталась одна.
Бегу и бегу…  По пятам этот вой…
Как будто родился он вместе со мной
Упала! О, мамочка милая, я здесь одна
Боюсь, не случилась со мною беда.
Не дай мне погибнуть, меня сбереги
От бомб, от пожарищ меня схорони
И стала я землю руками грести, 
Как крот, я старалась в нее заползти.
 
И рвутся снаряды! Взлетают кусты!
Сумеет кого кукуруза спасти?
Забрызгана сильно я кровью была,
Но кровь не моя, а чужая была.
Какой – то ужасный я слышала крик.
От раны в живот умирал там старик.
Без ног у дороги лежал человек
Такое запомнится, знаешь, навек!
Ушли самолеты. Стоит тишина
И роют могилы. Рыдает земля.
А раненых быстро в вагоны несут,
Надеясь на чудо. Возможно, спасут.
 
Вагоны с крестами все чаще навстречу
Запомнила я навсегда эту встречу.
В них стоны и крики, кровь и беда.
Там люди без ног… Кто ушел навсегда.
С тревогой смотрели мы в бледные лица, 
Когда приносили воды им напиться.
Впервые увидела смерть наяву – 
Солдат хоронили в глубоком яру.
По несколько, помню, часов мы стояли. 
Составы на фронт без конца пропускали.
 
И снова мы мчимся про рельсам во тьме
Я знаю, представить все трудно тебе. 
Вдруг вой самолетов – и страшный толчок.
Вагон кувыркнулся, как детский волчок.
Вот-вот упадет он и с рельсов сойдет.
Ужасное, страшное произойдет
Погибнут все люди! И всех ждет беда…
 
И нервно сжимается в страхе рука
Растерянность… вопли… безумные лица
Вагон на боку.. А поезд все мчится!
«Стоп-кран!» - слышу кто – то кричит на бегу.
От страха я кажется все же реву.
Тряхнуло! И поезд замедлил свой бег.
Студентка Татьяна спасла тогда всех.
Чудесная девушка с русой косой,
Стоп – кран сорвала она сильной рукой.
Мы жизнью обязаны девушке этой!
Была бы тогда хоть чуть – чуть я поэтом
О ней написала б такие стихи!
Возможно, в газетах  об этом прочли.
 
Опять мы без хлеба, воды и тепла
Уж холодно стало. Сидели три дня…
Подъехали краны. Вагоны снесли
А рельсы другие уже подвезли.
И снова в дороге. Катим в никуда…
Поесть бы чего- то – мечтаешь всегда.
И вот остановка. Недолгий привал.
Кострами походными путь запылал
Варили картошку. Варили кутью,
А мама – нехитрую кашку свою.
 
С тревогой следили, когда даст сигнал.
И был тот сигнал неожиданно дан.
И поезд пошел. И все люди – в него.
А мама стоит у костра своего.
Пытается мама кастрюлю поднять
И думает с кашей к вагону бежать.
О боже! Она отстает…  Вот беда!
 
Кричу: «Брось кастрюлю и прыгай сама!
Я – в слезы! Кричу! Не пойму, что кричу.
Я чувствую сердцем большую беду
Я вижу, как каша ей пальчики жжет, 
Но мама упорно кастрюлю несет!
О чем ее мысли были тогда?
Нельзя ей без каши. Не ели три дня.
И если трое ребят у тебя
То руки не дрогнут от кипятка.
 
Мелькают вагоны. Кричат все: «Скорей!»
Последний… 
В слезах я безумно кричу: «Побыстрей!»
Последний! В окошко я прыгнуть хочу!
Вдруг маму военный поднял на ходу!
Кастрюлю – то раньше успела она
Толкнуть на подножку. Ох, мама моя!
К нам мама, шатаясь, устало пришла
И бледная, как полотенце была
Тревога и радость в огромных глазах, 
Злосчастная каша в обожженных руках.
Мы есть не могли. Мы в волнении были.
Мы плакали громко и маму просили, 
Чтоб не оставляла нас никогда
Побудем без каши. Ну что за беда!
 
Другой уже раз нас бомбили с утра.
Лишь только в тумане проснулась земля
Мы к лесу бежали, бежали в кусты
Вдоль леса ряды кукурузы росли.
Я видела, как на лету он строчил
И многих навеки к земле пригвоздил.
А я добежала. Кукуруза спасла!
 
Потом уж случилась эта беда
Закашлялась. Дым выедал мне глаза
Горела теперь кукуруза сама.
Огонь бушевал, и трещали ряды, 
А ноги, казалось, к земле приросли…
Я растерялась…  Куда мне бежать?
И громко, отчаянно стала кричать!
Я маму звала, окликала ее.
Как будто в ней было спасенье мое
Нет! Неужели я здесь пропаду!?
Из кукурузы тропу не найду?!
В пекле останусь я навсегда?
Боже! Смотри, я еще так мала…
Жаркое небо обрушилось вдруг…
Сделался темным вдруг солнечный круг
Бессильно упала. Сознанье ушло…
И больше не помню я ничего…
 
Меня кто – то  быстро и ловко поднял
И жаркий огонь постепенно пропал.
Какой – то парнишка меня подхватил
И вынес, и спас, и весну возвратил.
 
Вернулись в вагон. О, ужасные лица!
Нам теперь можно тихонько молиться.
Что в этом ужасном аду уцелели…
Помню, ожоги свои я считала
Дыры на платье потом зашивала.
 
Нас мама в волнении к сердцу прижала
Плакала, гладила и целовала.
Что-то заметила, видно, она
Нежно к груди прижимая меня
Плакала, милая мама моя,
Видя, как в волосах у меня
Серебряной нитью блеснула тогда
Первая, страшной войны седина.
 
Мама…. О ней я сейчас помолчу.
Война подарила ей всю седину.
На долгие годы и навсегда – 
Суровая, страшная память – война!
 
В комнате жили четыре семьи.
Четыре угла и топчаны свои.
У каждой мамаши по трое детей
Мы вместе прожили почти семьсот дней.
Нас всех подружила большая беда
Мы жили как будто большая семья.
Ни ссор и ни драк – друг за друга стеной
Последний сухарь мы делили порой.
Мы в школе учились. Так трудно всем было
В школах порой совсем не топили.
Каждый, кто мог, нес по бревнышку в класс
Может, звучит это странно сейчас.
Да и голодными страшно мы были.
Все же уроки всегда мы учили.
Теряли сознание. Нас обливали, 
Снова за парту, как прежде, сажали
Не отпускали порою домой, 
Чтобы дорога не стала бедой.
 
Вместе с ребятами в парке порой
Осенние листья мы собирали, 
Ими буржуйку мы разжигали
Вечером вся у печи детвора
В ворохе листьев сидим и мечтаем,
Гадких фашистов порой проклинаем.
Мечтаем о том, что Победа придет,
И с фронта отцов, безусловно, вернет.
 
А на уроках мы письма писали.
Пачками их мы на фронт отправляли
В них мы просили, чтоб фрицев разбили
И возвратились скорее домой.
В каждом письме – пожеланье солдату
Медаль за отвагу, рисунок в придачу.
 
Хлеба не ели мы вдоволь тогда…
Хлеб был, пожалуй, немножко сырой,
 Хотя он был с корочкой нежной такой
Корочку есть мы, тогда, не спешили
Порою из хлеба чертей мы лепили
И ели их, этих чертей, уплетали
Иной – то еды мы порою не знали
Корки картофеля или ботву, 
Ели, я помню, еще лебеду.
Хлопковый жмых иногда поедали
Этим мы только себя отравляли
 
Корочка – лакомство было большое
Мы с наслаждением ели такое.
Ее «на потом» мы всегда оставляли, 
Ели, как пряник, и смаковали
В праздник решала вся наша семья:
Белый берем! Наедимся сполна!
Можно за два дня хлеб наш забрать,
Будем потом животы поджимать
Можем потуже стянуть поясок…
Зато наедимся…   Решимся разок!
Праздник ведь все же. Ну что за беда?!
Белая булка – ведь это мечта!
 
Мама пришла. Вся сияет от счастья!
Что – то вручила ей тетя Настасья.
Руки трясутся, слезы текут…
Медленно эти минуты бегут…
- Детки! Ведь папа нас разыскал,
 Письма его военком передал.
Радости не было нашей конца!
Два почти года не слал он письма.
 
В доме боялись о том говорить, 
Чтоб нас надежды совсем не лишить.
Вскоре узнали, что ранен и  жив,
Что отпускает к нам в гости комдив.
Что он приедет! Что счастлив! Что ждет,
Когда нас обнимет и к сердцу прижмет
Папа приехал! Все праздником было.
Мама счастливая тихо ходила.
 
А на столе… сухари и баранки!
Сахар! Галеты! Консервные банки!
Бросились мы, и увидев все это,
Обмерли сразу: есть хлеб иль конфеты?
Ручонки хватали и то, и другое!
Губы дрожат… Боже, чудо какое!
Все офицеры паек свой отдали.
С папой подарок нам передали.
Папа сидит за столом, тихо плачет.
Он представлял эту встречу иначе.
Вскоре расстаться настала пора.
Папа на фронт возвращался тогда.
Так до Германии папа дошел,
Брал Кенигсберг, защищал и Орел.
И на востоке с японцами бился, 
Гордый, с победой домой возвратился.
 
                  9 мая
Крики и шум рано нас разбудили.
Хлопали двери! Смеялись, шутили
Плакали… Музыка где – то играла…
Мама прислушалась. Не понимала
Что там случилось?  Потом поняла.
Детки! Окончилась, видно, война!
Что здесь творилось! Не передать!
Словами подобное не рассказать
Плясали и пели все от души
Народ ликовал! Нет проклятой войны!
Плакали горько родных,  вспоминая
А к обелискам слагали венки – 
Знак уваженья, великой любви – 
К тем, кто на поле сражения пал,
Тем, кто свободу для нас отстоял!
 
В Трептовом парке советский солдат
С девочкой маленькой на руках
Гордо стоит уже 70 лет!
И в назидание, видно, тому
Кто видит во сне уж другую войну.
Он не только немецкую девочку спас
Он детство вернул всем советским ребятам,
Английским, французским … и негритятам!
                                ПОБЕДА!
 
 Воспоминания о родителях.

Мой папа, Лиховидов Павел Кузьмич, воспитанник Таганрогского детского дома №5. Его отец погиб на фронте, мать умерла от тифа. Окончил Сельскохозяйственный техникум, затем институт. Работал агрономом в Ростовской области. Много раз был участником ВДНХ (а) в Москве. Его неоднократно награждали грамотами, ценными подарками. С первых дней войны папа на фронте. Дошел до Германии, брал Кенигсберг, имеет 18 наград. После войны с фашистами воевал и с Японией. Затем окончил училище МВД и с 1947 года до выхода на пенсию работал в органах МВД. Папа имеет награды за безупречную службу. Он коммунист. Был добрым, отзывчивым человеком, хорошо рисовал картины, прекрасно играл на фортепиано.

Моя мама, Лиховидова Клавдия Дмитриевна, также воспитанница Таганрогского детского дома №5 (отец погиб на фронте, мать умерла от тифа). Окончила Сельскохозяйственный техникум. Работала агрономом в Средней Азии. Затем работала учителем ботаники в Ростовской области. Имела троих детей. Маленький сын погиб после войны при трагических обстоятельствах. После войны мама не работала, так как было сильно подорвано здоровье. Она было председателем женсовета  жен сотрудников МВД. Умерла в 50 лет.

После войны Алевтина Павловна в 1953 году окончила СШ №1 г. Ставрополя. С 1956 года по 1961 год училась в Ставропольском педагогическом институте. С 1961 года работала в школах Азербайджана, в Куйбышеве, Петропавловске - Камчатском. С 19809 года по 1988 год работала в лицее №15 г. Ставрополя учителем русского языка и литературы. сейчас находится на заслуженном отдыхе.